Чудесный сон! Но сон ли это?
Так ясен он, так ощутим!
В мельканьи трепетного света
Он, как ваянье, недвижим!
Мне снилась юность золотая
И милой женщины черты
В расцвете радостного мал…
Скажи! Признайся! Это ты?
Но как мне жаль, что я старею,
Что только редко, иногда,
Дерзаю бледную лилею
Окрасить пурпуром стыда.
Учит день меня:
Не люби ее!
Учит ночь меня:
Все ее — твое!
Я с ума схожу
В этих да и нет!
Ночь! цари одна!
Гасни, солнца свет.
Когда я ребенком был, мал,
Я солнце в воде уловлял,
И, блестки хватая в реке,
Мечтал сохранить их в руке!
Я жил! Жизнь осилила грудь…
И вновь я хочу зачерпнуть
Тех искр с их чудесным огнем,
Что зыблются в сердце твоем!
Чуть только коснусь — пропадут!
И капли, что слезы, бегут
С руки… и в тебе так темна
Погасшая вдруг глубина.
Ты, красавица лесная,
Чудный ландыш, бледный лик!
Молча я тебя срываю
В лунном свете, в чудный миг!
Что же делать? Я не властен!
Знаю я — зачахнешь ты.
Смерть — за то, что ты душиста,
Смерть — во имя красоты!
Сегодня день, когда идут толпами
На гробы близких возлагать венки…
О, не скупись последними цветами!
Не пожалей движения руки!
На грудь мою клади венок твой смело!
Вторично ей в любви не умирать…
Как я любил… как страсть во мне горела
Из-под венка, поверь мне, не узнать.
И мнилось мне, как прежде, вновь
В годах прошедших я вращался…
Мечтал, грустил, узнал любовь…
И обожал и сомневался…
Да! ты одна смелее всех
В тайник сознанья проникала!
Меня с ума сводил твой смех…
Я обмирал — чуть обнимала…
Прошло! Дебрь старости сильна!
В ней нет, не может быть прогалин!
И я, как Марий средь развалин,
Сижу и ожидаю сна!
Ярко вспыхивают розы,
Раскрываясь по кустам,
И горят в лучах полудня,
Пламенея тут и там.
Отцветут они, погаснут
Быстро, вслед одна другой,
Осыпая лепестками
Куст колючий, но родной…
Я ревнив, моя голубка!
Верь, не быть тебе ничьей:
На груди моей цвела ты
И осыплешься на ней!
Топчутся волны на месте;
С ветром играет река;
Ветер проносится с моря,
Станет река глубока!
Быстро река обмелела,
Ветер идет верховой…
Люди реке подражают…
То же со мной и с тобой!
Я ясно сознаю, что часто надо мной —
Над помышленьями, никак не над душой, —
Проходит облако; вдруг думы оттенит
И придает всему нежданно новый вид!
Сквозь что-то будто бы идет тревожный свет…
И краски новые бегут, которых нет.
И ты, красавица! мне мнилось, будто вдруг,
Знак святости твоей, дискообразный круг
Над головой твоей, кто б думать это мог,
Преобразился вдруг в вакхический венок!
Не Иудифь и не Далила
Мой идеал! Ты мне милей
Той белой грудью, что вскормила
Твоих двух маленьких детей!
Девичья грудь — она надменна,
Горда! ее заносчив взгляд!
Твоя — скромна и сокровенна
И мне милее во сто крат!
Она мной чуется так ярко,
Сквозь ткань одежд твоих светла…
Предупредил меня Петрарка:
Лаура девой не была.
Дикий цветок, ты меня полюбила
И в беззастенчивой страсти твоей
Светом горячей любви окаймила
Скорбные пустоши старческих дней!
Дикий цветок, я тогда не заметил,
Как эта страсть родилась, как цвела;
Видно, слепым был, не в пору ответил —
Вижу теперь, как она убыла…
Ты говоришь мне: «О, как я любила!
Как я любила… нет, ты бы не мог…»
Правда твоя! ты мне очи открыла…
Не осыпайся, мой дикий цветок!
Люблю я в комнате сиянье хрусталей.
Вдруг, нежданно блеснут то в том углу, то в этом.
Сверкают, яркие, из сумрачных теней
Зеленым, пурпурным иль темно-синим цветом.
И тут же гаснут все; но вот опять блестят,
Чуть с места я сойду; и снова погасают…
Не так ли и в тебе на мой тревожный взгляд
Они нежданные повсюду возникают?
О! пожалей меня! Где стать, ты мне скажи,
Чтоб все они в тебе, все сразу засияли…
Чтоб не смеялись вслед… не прибегали к лжи
И были скромными… а, главное, молчали!
М.П. Соловьеву
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Элоа