Стихотворения. Поэмы. Проза - Страница 36


К оглавлению

36

«В древней Греции бывали…»


В древней Греции бывали
Состязанья красоты;
Старики в них заседали,
Старики — как я да ты.


Дочь твоя — прямое диво,
Проблеск розовой зари;
Все в ней правда, все красиво..
Только — ей не говори!..


Запах мирры благовонной,
Сладкий шепот тишины,
Лепет струйки полусонной
В освещении луны;


Голос арфы, трель свирели,
Шум порханья мотыльков
Иль во дни святой недели
Дальний звон колоколов…


Вот те тонкие основы,
На которых, может быть,
Можно было б ткать покровы —
Красоту ее прикрыть.

«Совсем примерная семья…»


Совсем примерная семья!
Порядок, мир… Чем не отрада?
Но отчего вдруг вспомнил я
Страничку из судеб Царьграда:


По лику мертвого царя
Гуляют кистью богомазы,
И сурик, на щеках горя,
Румянит крупные алмазы;


Наведена улыбка губ,
Заштукатурены морщины,
А все же это — только труп
И лицевая часть картины!

«Вы побелели, кладбища граниты…»


Вы побелели, кладбища граниты;
Ночная оттепель теплом дохнула в вас;
Как пудрой белою, вы инеем покрыты
И белым мрамором глядите в этот час.


Другая пудра и другие силы
Под мрамор красят кудри на челе…
Уж не признать ли теплыми могилы
В сравненьи с жизнью в холоде и мгле?

«Какое дело им до горя моего…»


Какое дело им до горя моего?
Свои у них, свои томленья и печали!
И что им до меня и что им до него?..
Они, поверьте мне, и без того устали.
А что за дело мне до всех печалей их?
Пускай им тяжело, томительно и больно…
Менять груз одного на груз десятерых,
Конечно, не расчет, хотя и сердобольно.

«По берегам реки холодной…»


По берегам реки холодной —
Ей скоро на зиму застыть —
В глубоких сумерках наносных
Тончайших льдин не отличить.


Вдруг — снег. Мгновенно забелела
Стремнина там, где лед стоял,
И белым кружевом по черни
Снег берега разрисовал.


Не так ли в людях? Сердцем добрым
Они как будто хороши…
Вдруг случай — и мгновенно глянет
Весь грустный траур их души…

«Ты тут жила! Зимы холодной…»


Ты тут жила! Зимы холодной
Покров блистает серебром;
Калитка, ставшая свободной,
Стучит изломанным замком.


Я стар! Но разве я мечтами
О том, как здесь встречались мы,
Не в силах сам убрать цветами
Весь этот снег глухой зимы?


И разве в старости печальной
Всему прошедшему не жить?
И ни единой музыкальной,
Хорошей думы не сложить?


О нет! Мечта полна избытка
Воспоминаний чувств былых…
Вот, вижу, лето! Вот калитка
На петлях звякает своих.


Июньской ночи стрекотанье
И плеск волны у берегов…
И голос твой… и обожанье, —
И нет зимы… и нет снегов!

«Как робки вы и как ничтожны…»


Как робки вы и как ничтожны, —
Ни воли нет, ни силы нет…
Не применить ли к вам, на случай,
Сельскохозяйственный совет?


Любой, любой хозяин знает:
Чтобы траве пышней расти,
Ее скосить необходимо
И, просушив, в стога свезти…

«Было время, в оны годы…»


Было время, в оны годы,
К этим тихим берегам
Приплывали финикийцы,
Пробираясь к янтарям.


Янтари в песках лежали
Что янтарь — смола одна,
Финикийцы и не знали;
Эта мудрость нам дана!


И теперь порой, гуляя
Краем моря, я смотрю:
Не случится ль мне, по счастью,
Подобраться к янтарю.


Говорит мне как-то море:
«Не трудись напрасно, друг!
Если ты янтарь отыщешь, —
Обратишь его в мундштук.


Он от горя потускнеет…
То ли было, например,
Попадать на грудь, на плечи
Древнегреческих гетер!..


Отыщи ты мне гетеру,
А курить ты перестань,
И тогда тебе большую
Янтарем внесу я дань».


С той поры хожу по взморью,
Финикийцем жажду быть,
Жду мифической гетеры,
Но — не в силах не курить…

«На сценах царские палаты…»


На сценах царские палаты
Вдруг превращают в лес и дол;
Часть тащат кверху за канаты,
Другую тянут вниз, под пол.


Весной так точно льдины тают:
Отчасти их луч солнца пьет,
Отчасти вглубь земли сбегают,
Шумя ручьями теплых вод!


Знать, с нас пример берет природа:
Чтоб изменить черты лица
И поюнеть к цветенью года —
Весну торопит в два конца…

«Эта злая буря пронеслась красиво…»


Эта злая буря пронеслась красиво —
Налетела быстро, быстро и пропала;
Ясный день до бури, ясный — вслед за не
Будто этой бури вовсе не бывало.


Но она промчалась далеко недаром:
Умертвила сосну многовековую,
Повалила наземь, обнажила корни…
Плачу я над нею, глубоко тоскую!


Ну, так усыхайте, девственные корнями!
Нет, не пережить вам, корни, обнаженья!
Ты, хвоя, рассыпься пожелтелым прахом, —
36